This article by Nikolay Shmelyov has been key summary of Soviet economics at the fall of USSR. As I have been using it in my research work and it has been disappearing from Russian sources, I’ve decided to republish it here in text form, as well as in e-book formats (see attachments at bottom). Note that this is the original Shmelyov’s article, as opposed to a book under the same title published later (ISBN 9785713308827). I’m not aware of this article being ever published in English translation, which is a pity because it’s excellent source of numbers and details on the state of Soviet economics at that time.

Николай Петрович Шмелёв “Авансы и долги”, Новый мир – 1987 - № 6.

Nikolay Shmelyov, “Credits and debts”, Novyi Mir) – 1987. - № 6.

Состояние нашей экономики не удовлетворяет никого. Два ее центральных, встроенных, так сказать, дефекта — монополия производителя в условиях всеобщего дефицита и незаинтересованность предприятий в научно-техничес­ком прогрессе — ясны, наверное, всем. Но как избавиться от этих дефектов, что делать, и не в теории, а на практи­ке, — уверен, нет сегодня таких мудрецов ни наверху, ни внизу, кто решился бы утверждать, что им известен пол­ностью пригодный для жизни рецепт. Вопросов у нас у всех сейчас гораздо больше, чем ответов на них. И нам еще много надо говорить, спорить, предлагать и отвергать, прежде чем мы всем миром нащупаем эти столь необходи­мые нам ответы.

По вспыхнувшим надеждам, по глубине, откровеннос­ти и смелости обсуждения наших проблем последние два года — это время подлинного возрождения нашей общест­венной мысли, нашего национального самосознания. XXVII съезд КПСС положил начало революционным пе­ременам в жизни нашего общества. И развернувшаяся в стране прямая, честная дискуссия по наболевшим эконо­мическим проблемам — одно из важнейших проявлений этого процесса.

Уже выявлены основные причины закупорки сосудов и замедления кровообращения в хозяйстве страны. Вы­двинут принцип «от продразверстки к продналогу», озна­чающий, что административные методы управления должны быть заменены экономическими, хозрасчетными стимулами и рычагами. Можно, наверное, сказать, что дорога здравому смыслу, по крайней мере в идейно-теоре­тическом плане, открылась. Очевидно, однако, что пере­стройку таких масштабов нельзя осуществить, как бы нам этого ни хотелось, одним махом. Слишком долго господствовал в нашем хозяйстве приказ вместо рубля. Настоль­ко долго, что мы уже вроде бы и забыли: было, действи­тельно было время, когда в нашей экономике господствовал рубль, а не приказ, то есть здравый смысл, а не кабинетный, умозрительный произвол.

Я понимаю, на какие упреки напрашиваюсь, но во­прос слишком серьезен и жизненно важен, чтобы смяг­чать выражения и прибегать к умолчаниям. Без признания того факта, что отказ от ленинской новой экономической политики самым тяжким образом осложнил социалисти­ческое строительство в СССР, мы опять, как в 1953 и в 1965 годах, обречем себя на половинчатые меры, а по­ловинчатость бывает, как известно, нередко хуже без­деятельности. Нэп с его экономическими стимулами и рычагами был заменен административной системой управ­ления. Такая система по самой своей природе не могла заботиться о росте качества продукции и о повышении эффективности производства, о том, чтобы наибольший результат достигался при наименьших затратах. Нужного количества — вала — она добивалась не в согласии с объективными экономическими законами, а вопреки им. А раз вопреки — значит, ценой немыслимо высоких за­трат материальных и, главное, людских ресурсов.

У нас пока еще господствует представление, что сло­жившаяся в стране система хозяйственных отношений, включая и структуру собственности, — это и есть вопло­щение марксизма-ленинизма на практике, воплощение, полностью отвечающее природе социализма как общест­венного строя. Ее можно, дескать, совершенствовать, подправлять, но в своих принципиальных основах она не­прикосновенна. Однако если в научных выводах руковод­ствоваться не указаниями, а фактами, не ностальгией по недавним временам, а честным желанием революционных по сути перемен, то вопрос об исторических корнях нашей экономической модели окажется далеко не решен­ным.

Известно, что к моменту победы революции в России никто из ее признанных теоретиков или наиболее автори­тетных практиков не имел (да и не мог иметь) более или менее законченного представления о контурах будущей экономической системы социализма. Маркс и Энгельс разработали теоретические основы революции, обоснова­ли ее объективную неизбежность, однако в отношении того, какой должна быть экономика после победы, у них имелись лишь догадки. Речь шла преимущественно о са­мых общих социально-экономических целях социализма. Они не оставили нам фактически ничего, что можно было бы рассматривать как практический совет относительно методов достижения этих целей. Предреволюционные ра­боты В.И. Ленина также были в основном посвящены чистой политике (как уничтожить отживший обществен­ный строй), но отнюдь не тому, что конкретно придется делать, чтобы наладить полнокровную экономическую жизнь после революции.

Революция, таким образом, застала нас не вооружен­ными продуманной, законченной экономической теорией социализма. Есть, однако, основания считать, что в пер­вые месяцы после Октября, когда обстановка еще по­зволяла, Ленин уделял этой проблеме самое серьезное внимание. Именно тогда он сформулировал свою знаме­нитую мысль о том, что социализм есть советская власть плюс прусский порядок железных дорог, плюс американ­ская техника и организация трестов, плюс американское народное образование и т.п. Надо, писал он тогда же, учиться социализму у организаторов трестов. Большое значение он также придавал денежной политике и здоро­вой, сбалансированной финансовой системе. Как видно, в начальный период революции Ленин исходил из того, что капитализм уже создал для социализма все необходимые экономические формы, нужно только наполнить их но­вым, социалистическим содержанием.

Однако последовавшие затем события вызвали к жизни политику «военного коммунизма» с ее исключительно административными, волевыми методами организации экономики. В какой-то момент Ленин, поглощенный этой борьбой не на жизнь, а на смерть, видимо, и сам стал верить в то, что приказные методы — это и есть основные методы социалистической экономики. Здесь сказалось, несомненно, и убеждение в том, что Россия не будет долго в одиночестве, что не мы, а богатый промышленный Запад будет прокладывать дорогу к новой экономической систе­ме, что революция на Западе поможет решить многие из наших наиболее острых экономических проблем. Крон­штадтский мятеж, «антоновщина» и спад революционной волны в Европе заставили, как известно, пересмотреть эти взгляды и расчеты. Нэп означал резкий разрыв с недавним прошлым. Это была своего рода революция в экономичес­ком мышлении. Впервые в полный рост был поставлен вопрос: какой должна быть социалистическая экономика не в чрезвычайных, а в нормальных, человеческих условиях?

Многие еще считают, что нэп был только маневром, только временным отступлением. Отступление, конечно, было: советская власть давала некоторый простор для частного предпринимательства в городах. Но основное, непреходящее значение нэпа в другом. Впервые были сформулированы принципиальные основы научного, реа­листического подхода к задачам социалистического эконо­мического строительства. От азартного, эмоционального (к тому же вынужденного чрезвычайными обстоятельствами) напора переходили к будничной, взвешенной, конструк­тивной работе — к созданию такого хозяйственного меха­низма, который не подавлял бы, а мобилизовывал все твор­ческие силы и энергию трудящегося населения. Нэп, по сути дела, означал переход от «административного соци­ализма» к «хозрасчетному социализму». В ленинском плане перевода экономики страны в нормальные, здоровые условия центральное значение имели три практические идеи. Во-первых, всемерное развитие товарно-денежных, рыночных отношений в народном хозяйстве, самоокупае­мость и самофинансирование, преимущественное исполь­зование стоимостных рычагов управления в экономичес­ких процессах: цен, полновесного золотого рубля, прибыли, налогов, банковского кредита и процента. Ины­ми словами — полный, сквозной хозрасчет во всех эконо­мических отношениях сверху донизу. Во-вторых, создание хозрасчетных трестов и их добровольных объединений — синдикатов как основных рабочих звеньев организацион­ной структуры экономики. В-третьих, развитие коопера­тивной собственности и кооперативных отношений не только в деревне, но и в городе — в промышленности, строительстве, торговле и в том, что сегодня называют сферой бытовых услуг.

В условиях нэпа, писал Ленин, тресты (объединения предприятий) должны работать «на началах наибольшей финансовой и экономической самостоятельности, незави­симости от местных сибирских, киргизских и др. властей и прямого подчинения ВСНХозу».

Известен ожесточеннейший характер борьбы, которую Ленин и те, кто воплощал тогда этот новый курс в жизнь, вели против сверхцентрализации, бюрократизма, монопо­лии любых ведомств. В экономической и организацион­ной самостоятельности трестов и синдикатов они видели главную гарантию против монополии, инструмент само­настройки производства на постоянно меняющиеся по­требности рынка.

Демонтаж ленинской политики «хозрасчетного социа­лизма» еще и сегодня нередко связывают с возникновени­ем фашизма и резко обозначившейся в 30-е годы угрозой новой войны. Это неверно: демонтаж начался в 1927-1928 годах. Произвольно заниженные закупочные цены на зерно вынудили деревню сократить не только продажу хлеба государству, но и его производство. Тогда было ре­шено обеспечить государственные заготовки методами принуждения. Именно с этого момента начался возврат к административной экономике, к методам «военного ком­мунизма». Наиболее наглядно они выразились в коллек­тивизации. Однако столь же произвольные отношения были очень быстро распространены и на город. Промыш­ленность стала получать плановые задания с потолка, и не случайно основные из них не были выполнены ни в одну из предвоенных пятилеток.

Ценой предельного напряжения сил страна выдержала и 30-е годы, и самую страшную в истории войну, и труд­ности послевоенного восстановления народного хозяйст­ва. Можно понять тех, кто считает, что сопоставлять эту цену и результаты сегодня бесполезно. Но одно очевидно: ее могли как-то объяснить, хотя и не оправдать, только чрезвычайные, нечеловеческие обстоятельства, которых уже не существует, как минимум, с середины 50-х годов. Между тем последствия отказа от нэпа не только не ус­транялись, а накапливались, недуги народного хозяйства не излечивались, а лишь загонялись вглубь.

Объективные требования современного научно-тех­нического прогресса, новые условия и новые задачи в экономическом соревновании с капитализмом еще более обнажили историческую нежизненность этой волюнта­ристской, подчас просто придуманной в кабинетах систе­мы управления экономикой. С самого начала всю эту систему отличали экономический романтизм, густо заме­шанный на экономической малограмотности, и неве­роятное преувеличение действенности так называемого административного, организационного фактора. Не эта система свойственна социализму, как еще считают мно­гие, — наоборот, в нормальных условиях она противопо­казана ему.

Необходимо ясно представлять себе, что причина на­ших трудностей не только и даже не столько в тяжком бремени военных расходов и весьма дорогостоящих масштабах глобальной ответственности страны. При разумном расходовании даже остающихся материальных и человеческих ресурсов их вполне могло бы хватить для поддержания сбалансированной, ориентированной на тех­нический прогресс экономики и для удовлетворения тра­диционно скромных социальных нужд нашего населения. Однако настойчивые, длительные попытки переломить объективные законы экономической жизни, подавить складывавшиеся веками и отвечающие природе человека стимулы к труду привели в конечном счете к результатам, прямо противоположным тем, на которые мы рассчитыва­ли. Сегодня мы имеем дефицитную, несбалансированную фактически по всем статьям и во многом неуправляемую, а если быть до конца честными, почти не поддающуюся планированию экономику, которая не принимает научно-технический прогресс. Промышленность сегодня отверга­ет до 80% новых апробированных технических решений и изобретений. У нас одна из самых низких среди индустри­альных стран производительность труда, в особенности в сельском хозяйстве и строительстве, ибо за годы застоя массы трудящегося населения дошли почти до полной незаинтересованности в полнокровном, добросовестном труде.

Однако наиболее трудноизлечимые результаты «адми­нистративной экономики» лежат даже не в экономичес­кой сфере.

Глубоко укоренились сугубо административный взгляд на экономические проблемы, почти религиозная «вера в организацию», нежелание и неумение видеть, что силой, давлением, призывом и понуканиями в экономике никог­да ничего путного не сделаешь. Как показывает и наш, и мировой опыт, главное условие жизнеспособности и эф­фективности сложных общественных систем — это само­настройка, саморегулирование, саморазвитие. Попытки полностью подчинить социально-экономическое «броу­новское движение» с его неизбежными, но в итоге приемлемыми издержками некоему центральному пункту управления были бесплодны изначально, и чем дальше, тем это становится все более очевидным.

Массовыми стали апатия и безразличие, воровство, неуважение к честному труду и одновременно агрессивная зависть к тем, кто много зарабатывает, даже если зараба­тывает честно. Появились признаки почти физической деградации значительной части народа на почве пьянства и безделья. И наконец, неверие в провозглашаемые цели и намерения, в то, что возможна более разумная органи­зация экономической и социальной жизни. По справедли­вому замечанию академика Т.Н. Заславской в журнале «Коммунист» (1986, № 13), «частые столкновения с раз­личными формами социальной несправедливости, тщет­ность попыток индивидуальной борьбы с ее проявлениями стали одной из главных причин отчуждения части трудя­щихся от общественных целей и ценностей».

По-видимому, нереально рассчитывать на то, что все это может быть быстро изжито, — потребуются годы, а может быть, и поколения. Построить полностью «хозрас­четный социализм» намного сложнее, чем просто устра­нить отдельные громоздкие бюрократические структуры. Это не означает, однако, что можно сидеть сложа руки. Назад к «административному социализму», учитывая се­годняшние внутренние и международные реальности, у нас дорога нет. Но нет и времени на топтание на месте и половинчатость.

Однако сегодня нас больше всего тревожит именно нерешительность в движении к здравому смыслу. Призы­вы не могут изменить мировоззрение многих руководящих кадров, владеющих только техникой голого администра­торства и аппаратного искусства. Точно также никакая разъяснительная работа не победит известное недоверие людей к словам, к тому, что лидеры всерьез взялись за дело и доведут намеченные перемены до конца, что после полушага вперед опять не будет двух шагов назад. Убедить может только само дело. Для того чтобы вдохнуть веру в оздоровление экономики, уже в ближайшее время необ­ходимы успех, ощутимые, видимые всем признаки улуч­шения жизни. Прежде всего должен быть насыщен рынок — и насыщен как можно скорее. Это непросто, но при должной решимости возможно. Возможно, однако, только на пути «хозрасчетного социализма», на путях развития самого рынка.

Последовательный хозрасчет не потребует значитель­ных капитальных затрат. Все, что нужно, это смелость, твердость, последовательность в деле высвобождения внутренних сил экономики. Что мешает этому? Прежде всего идеологическая перестраховка, опасения, что мы выпустим из бутылки злой дух капитализма. Тому, кто понимает, что классы, из которых состоит любое общест­во, возникают, существуют и сходят с исторической аре­ны отнюдь не в результате тех или иных управленческих решений, тому совершенно ясна беспочвенность этих опасений. Но риск, что вместе с позитивными перемена­ми появятся и новые противоречия, трудности и недостат­ки, конечно есть. Более того, определенные минусы неизбежны — такова диалектика исторического процес­са. И заранее все не обезвредишь. Важно не позволить этим опасениям парализовать нас. «Надо ввязаться в дра­ку, а там — посмотрим», — Ленин, как известно, любил повторять эту мысль.

Когда говорят о вероятном усилении стихийных явле­ний, необходимо отдавать себе отчет в том, что в действи­тельности показывает наш собственный экономический опыт. Попытки наладить стопроцентный контроль над всем и вся приводят к такой стихии, к такой бесконтроль­ности, по сравнению с которыми любая анархия действи­тельно кажется «матерью порядка». Элементы стихийнос­ти будут неизбежной и на деле минимальной платой за прогресс, за оживление экономики. Но именно этим воз­можная новая стихийность будет отличаться от старой, привычной, которую видят и ощущают все, но которую многие просто предпочитают вроде бы не замечать.

Рынок должен быть насыщен. И наибольшей отдачи здесь можно ждать прежде всего от здоровых, нормальных товарно-денежных отношений в аграрном секторе.

При введении вместо продразверстки продналога про­изводство зерна в Советском Союзе всего за три года (1922-1925) выросло на 33%, продукции животноводства — на 34, сахарной свеклы — на 480%. Такой же быстрый и значительный результат был достигнут в 80-е годы в сель­ском хозяйстве Китая и в какой-то мере Вьетнама, где сердцевиной экономических отношений в деревне стал продналог.

Долгое время темпы роста сельскохозяйственного про­изводства составляли у нас менее 1% в год, а в отдельные годы цифру приходилось сопровождать и знаком минус, и это при немыслимо высоких государственных капитало­вложениях. Миллиарды уходят практически бесследно, в песок. Возникает, естественно, вопрос: за что мы платим столь громадную цену? Неужели действительно за боязнь рыночных отношений? Или же все-таки за то, чтобы очень тонкий слой руководящих кадров в аграрном секто­ре имел какое-то дело и вроде бы оправдывал свое суще­ствование?

Решение о новом хозяйственном механизме в сель­ском хозяйстве половинчато, а потому малоэффективно. Сказав «а», надо говорить и «б».

Во-первых, в твердом законодательном порядке долж­ны быть запрещены любые приказы, любое администра­тивное вмешательство извне в производственную жизнь колхозов и совхозов. Во-вторых, должны быть выравнены закупочные цены на все виды аграрной продукции, чтобы ликвидировать убыточность многих отраслей сельского хозяйства, например животноводства и картофелеводства. Средства на это могут быть получены за счет сокращения государственных более чем пятидесятимиллиардных про­довольственных дотаций. В-третьих, нужно решиться на простую формулу отношений между государством и сель­скохозяйственными производственными коллективами: твердая ставка прогрессивного налога с доходов и (без самой крайней необходимости) никаких натуральных за­даний. Колхоз и совхоз должны иметь право свободно продавать свою продукцию государственным и коопера­тивным организациям и потребителям. В-четвертых, необ­ходимо в экономических и социальных правах полностью уравнять приусадебное хозяйство с коллективным.

Если будут сбалансированы закупочные цены, никто не станет сворачивать ни полевые культуры, ни животно­водство. Может лишь произойти сокращение непродук­тивных площадей и непродуктивного скота и в итоге — увеличение общей продуктивности хозяйства. Только так можно создать условия для подряда в сельском хозяйстве, а какой он будет — коллективный, бригадный, семейный — это должно зависеть от местных условий.

О каком реальном хозрасчете в деревне можно сейчас говорить, когда колхозы и совхозы все еще вынуждены сдавать государству продукцию по одной, низкой цене, причем сплошь и рядом вплоть до фуража и даже семен­ного зерна, а потом значительную часть этой же продук­ции покупать у того же государства по другой, двойной и тройной цене? Не пора ли наконец остановить и пере­качку дохода из деревни через произвольные цены за сельхозтехнику, ремонт, химикаты и прочее? Конечно, значительная часть этих средств потом компенсируется им за счет безвозвратного финансирования и регулярно списываемых кредитов. Более того, возможно, что ком­пенсируется все. Но как наладить хозрасчет, то есть экви­валентный обмен, в таких ненормальных, нездоровых условиях? Вместо спокойного, трезвого сопоставления прихода и расхода, прибылей и убытков—чутье, ловкость, всякого рода «экономическая ворожба» определяют сегод­ня успех хозяйственника. Брать одной рукой, чтобы воз­вращать другой, — зачем? В какие экономические законы это укладывается? Уже не брать надо через цены, а давать. Во всех индустриальных странах мира сельское хозяйство давно пользуется специальной и очень значительной ма­териальной поддержкой государства, в том числе и через цены, и это во многом определяет его успех.

Особых мер требует российское Нечерноземье. Дегра­дация деревни здесь зашла так далеко, что никакие ме­роприятия в рамках существующей системы аграрных отношений уже, наверное, не помогут. Надеяться можно, вероятно, лишь на медленную и разнообразную терапию, индивидуальный подход к каждому району, каждому хо­зяйству. Не исключено, что для многих давно «лежачих» хозяйств спасением будут преимущественно семейный подряд и раздача в аренду (особенно в пригородах) пустующих или бесплодных сегодня земель всем желаю­щим — а такие несомненно найдутся — независимо от того, сельские они жители или городские.

Текущий момент для нашего сельского хозяйства — поистине переломный. Если и сегодня (в который раз) не оправдается надежда людей на возрождение здравого смысла, апатия может стать необратимой.

В свое время был провозглашен лозунг ликвидации кулачества как класса. Но упразднялся, по существу, класс крестьянства. Сейчас еще сохраняется, пусть не очень многочисленное, последнее поколение этого клас­са, поколение хозяев, любящих землю и крестьянский труд. Если это поколение не передаст эстафету следующе­му, может случиться непоправимое. Известен ряд реше­ний последнего времени, призванных закрепить людей на земле, возродить хозяйский дух, коллективное предпри­нимательство, поощрять индивидуальные хозяйства. Но сейчас порой снова получается так, что правая рука вроде бы не знает, что делает левая. Перечеркивая эту линию, пытается пробить себе дорогу другая. Под флагом борьбы за социальную справедливость, против нетрудовых дохо­дов выступают самое оголтелое левачество и головотяпст­во. Разве можно, например, оправдать вновь вспыхнувшую было в печати кампанию против продуктивных приуса­дебных хозяйств? Как понять обозначившиеся летом 1986 года признаки нового погрома приусадебных теплиц, са­дов, личного откормочного хозяйства? Неужели не был сразу виден враждебный стране, антигосударственный характер этой кампании? В конце концов разве это мыс­лимо — покупать столько хлеба и мяса за границей и в то же время, боясь, что единицы заработают лишнее, душить хозяйственную инициативу сотен тысяч и миллионов сво­их граждан? Как понять удручающую своей примитив­ностью борьбу против перекупщиков или запреты на вывоз местной продукции в другие районы? Мы должны наконец раз и навсегда решить, что важнее для нас: иметь достаток собственных продуктов или вечно ублажать по­борников равенства всех в нищете и разного рода безот­ветственных крикунов.

Необходимо назвать вещи своими именами: глупость — глупостью, некомпетентность — некомпетентностью, дей­ствующий сталинизм — действующим сталинизмом. Жизнь требует пойти на все, чтобы уже в ближайшие годы обеспечить наш продовольственный рынок. Иначе все расчеты на активизацию человеческого фактора повиснут в воздухе, люди не откликнутся на них. Пусть мы потеря­ем свою идеологическую девственность, существующую, кстати говоря, только в газетных сказках-передовицах. Воруют и наживаются при этой девственности больше, чем когда бы то ни было. Причем речь идет о людях, которые зарабатывают, ничего не создавая, не желая и не умея что-либо создавать. Так пусть уж лучше процветают те, кто хочет и может давать обществу реальные продукты и услуга, реальные ценности. А когда мы решим задачу обеспечения себя хлебом насущным — и не раньше, — можно будет подумать и о том, чтобы большие доходы самых трудолюбивых и предприимчивых хозяев не приве­ли к образованию угрожающих капиталов. Для этого есть простые, действенные средства — налоги и соответствую­щие полномочия фининспектора (разумные, конечно, что­бы не прирезать курицу, которая только-только начинает нести на благо всем золотые яйца).

Налоговые рычаги могут и должны обеспечить разум­ный контроль и еще над одним средством насыщения потребительского рынка, средством, тоже не требующим крупных капитальных вложений. Речь идет о личном, семейном и кооперативном производстве в сфере услуг и мелкой промышленности. Наверное, только сегодня мы можем в полную меру оценить значение ленинской мысли о том, что строй цивилизованных кооператоров — это все, что нам нужно для победы социализма.

Расширение индивидуально-кооперативного сектора в городах будет содействовать не только физическому на­сыщению рынка. Наша легкая промышленность, торговля и сфера услуг находятся сегодня в непозволительно благо­приятных условиях, поощряющих спячку. С ними никто не конкурирует. Импорт товаров широкого потребления пока еще слишком мал, чтобы заставить их шевелиться. Появление такого конкурента, как индивидуально-коопе­ративный сектор, может быстро изменить обстановку на рынке. Государственным промышленным, торговым и бытовым предприятиям придется либо резко улучшить работу, либо уступить существенную часть своих доходов другим производителям со всеми вытекающими из этого последствиями: снижением заработков и расходов на социальные нужды, сокращением персонала вплоть до роспуска коллектива бракоделов и закрытия предприя­тия.

Нынешняя система материальных стимулов добросо­вестного труда слабо действует не только потому, что она из рук вон плоха. Зарплата и премия не работают также потому, что на полученные деньги человеку нечего ку­пить. Оживить обстановку в потребительском секторе народного хозяйства, насытить рынок, дать массовому покупателю возможность выбора — значит добиться того, чтобы зарплата наконец начала работать в полную силу, чтобы наш человек по-настоящему пожелал хорошо зара­батывать честным, напряженным трудом.

Материальные условия для развития индивидуально-кооперативного сектора в стране несомненно есть. В го­родах достаточно пустующих помещений. В запасах государственных предприятий сколько угодно — на мил­лиарды рублей! — излишнего или устаревшего обору­дования и припрятанных на всякий случай сырья и материалов. Пустив их в свободную продажу, можно, что называется, играючи обеспечить первоначальные базовые потребности мелкого личного и кооперативного предпри­нимательства. Само собой разумеется, что при таком по­вороте событий избежать разгула воровства и коррупции можно будет лишь при двух условиях. Первое — свобод­ная оптовая торговля средствами производства, сырьем и материалами. Второе — в правовом и экономическом отношении индивидуально-кооперативный сектор должен быть полностью (и как покупатель, и как продавец) при­равнен к государственным предприятиям и организациям.

Мы уже сегодня (не дожидаясь, когда будет создан некий излишек или внефондовый резерв основных видов промышленной продукции) можем решиться на широкую оптовую торговлю средствами производства. Для этого даже необязательно пока упразднять систему фондируе­мого («карточного») снабжения. В стране уже имеются огромные запасы материальных ценностей. Они созданы стихийно, в порядке своеобразного самострахования, са­мозащиты предприятий от капризов и пороков «карточно­го» снабжения. Это неустановленное и часто ненужное предприятиям-владельцам оборудование, нормативные и сверхнормативные залежи сырья, материалов, готовой продукции, комплектующих изделий и т.д. Всего не ме­нее чем на 450 млрд. рублей, из них 170 млрд. — сверх­нормативные запасы. Позволить предприятиям и орга­низациям уже сейчас свободно продавать, покупать, передавать взаймы эти ценности, исходя из своих реаль­ных потребностей, значит создать могучий, оживленный товарный рынок, пустить в дело, в прибыль колоссальные омертвленные товарные ресурсы, развязать на практике, а не на словах, хозяйственную инициативу в стране. Естест­венно, такой рынок не замрет только в том случае, если доходы от расчистки складов будут (после вычета нало­гов) оставаться полностью в распоряжении предприятия. Ни при каких обстоятельствах нельзя подпускать к ним министерства и ведомства. То же и в отношении всех видов сверхплановой продукции.

По-видимому, только таким путем — расширением оптовой торговли, свободной реализацией запасов и сверх­плановой продукции — может быть преодолено одно из наиболее острых противоречий между нынешней жизнью предприятий и провозглашенной целью перевести их на полный хозрасчет. Деньги, дополнительный доход сегодня никому не нужны. Взять хоть завод, хоть торговое объеди­нение, хоть колхоз — что они могут в действительности купить на свои рубли? Если же появится хоть какая-то возможность реализовать доходы не через Москву, не через поклоны и унижения в самых высших инстанциях, а на рынке, свободно, легко, спокойно, тогда деньги опять начнут превращаться в нечто весомое, значимое, остро желанное. Сегодня же сплошь и рядом и поощрительные фонды, и фонд развития производства, даже если их не отбирает в конце концов министерство, это только воз­дух, деньги в банке, а не реальные ценности, которые могли бы пойти на модернизацию предприятия или на его разнообразные социальные нужды.

На смену бесплодным попыткам планировать из цент­ра всю номенклатуру нашего промышленного производст­ва, в которой уже свыше 25 млн. изделий, идет такой метод, как договор между поставщиком и потребителем. Свободная торговля излишками и сверхплановой продук­цией сразу же наполнит договор жизненным смыслом. Это будет первым, но важнейшим шагом в демократизации планирования, в развитии рынка, который только и спо­собен пробудить производственные коллективы.

Очень быстрый эффект может дать и решительное повсеместное внедрение известной «щекинской форму­лы». Если судить по прошлому, загубленному министер­ствами опыту, она без больших вложений позволяет всего за полтора-два года сократить число работающих на 25-30%. Это особенно важно именно сегодня, когда про­изводственные мощности многих отраслей недогружены на 20-40%, когда большинство станков используется лишь в одну смену и когда стройкам страны остро не хватает рабочих рук. Так что опасения, что повсеместное распространение «щекинской формулы» вызовет безрабо­тицу, представляются сильно преувеличенными.

Во-первых, естественная безработица среди людей, ищущих или меняющих место работы, существует и се­годня: вряд ли она на каждый данный момент меньше 2% рабочей силы, а с учетом нигде не регистрируемых бродяг доходит, наверное, и до 3%. Так что одно дело — обсуж­дать проблему, делая вид, что никакой безработицы у нас нет, и совсем другое — делать это спокойно, отдавая себе отчет в том, что какая-то безработица есть и что ее не может не быть.

Во-вторых, есть миллионы незанятых и постоянно открывающихся новых рабочих мест. При должной пово­ротливости с их помощью можно свести масштабы временной безработицы к минимуму. Естественно, это потребует значительных дополнительных усилий со сто­роны государства по переквалификации высвобождаемой рабочей силы, переводу ее в другие отрасли и районы, стимулированию организованной миграции и т.д.

В-третьих, не будем закрывать глаза и на экономичес­кий вред от нашей паразитической уверенности в гаран­тированной работе. То, что разболтанностью, пьянством, бракодельством мы во многом обязаны чрезмерно полной занятости, сегодня, кажется, ясно всем. Надо бесстрашно и по-деловому обсудить, что нам может дать сравнительно небольшая резервная армия труда, не оставляемая, конеч­но, государством полностью на произвол судьбы. Это раз­говор о замене административного принуждения сугубо экономическим. Реальная опасность потерять работу, перейти на временное пособие или быть обязанным тру­диться там, куда пошлют, — очень неплохое лекарство от лени, пьянства, безответственности. Многие эксперты считают, что было бы дешевле платить таким временно безработным несколько месяцев достаточное пособие, чем держать на производстве массу ничего не боящихся без­дельников, о которых могут разбиться (и разбиваются) любой хозрасчет, любые попытки поднять качество и эффективность общественного труда.

«Социализму, — подчеркивает известный экономист С. Шаталин, — еще предстоит создать механизм не прос­то полной занятости населения (это пройденный этап экстенсивного развития), а социально и экономически эффективной, рациональной полной занятости- Принци­пы социализма — это не принципы благотворительности, автоматически гарантирующие каждому рабочее место вне связи со способностями на нем трудиться» («Комму­нист», 1986, № 14).

И опять-таки: чтобы «щекинская формула» дала ощу­тимый результат, основная часть дохода должна оставать­ся в распоряжении коллектива. Можно обмануть людей один раз, можно, хотя это и труднее, и два, ко третьего не будет. Если предприятиям пока что нечего купить на свои кровные, пусть лучше эти деньги болтаются на их счетах в банке. Зато каждый трудовой коллектив будет твердо знать, что они принадлежат ему и только ему и хотя не сразу, но будут потрачены на его производственные и социальные нужды. И необходимо платить за эти средства не символический, а реальный процент в рублях, а если это валюта, то и в валюте.

К сожалению, у нас вообще недооценивают исключи­тельную важность таких понятий, как экономическая порядочность, экономическое доверие. Между тем без экономической порядочности управляющих инстанций и экономического доверия к ним со стороны низов сквоз­ной хозрасчет просто невозможен. Сейчас мы пережива­ем исключительно ответственный момент. Если то, о чем говорилось М.С. Горбачевым в Тольятти (а говорилось о беспардонности, с какой министерства распоряжаются поощрительными фондами предприятий, их валютными доходами), если эти манеры опять закрепятся, экономи­ческая реформа при всех громких словах о ней будет за­гублена на корню.

Сегодня твердое, нерушимое ни при каких обстоятель­ствах слово государства в подобных делах дороже денег, дороже всего. Это самая большая политика, от которой зависит судьба страны. И даже в трудные, очень трудные времена необходимо сделать все, чтобы решения государ­ства, обещания государства не нарушались: потом это обойдется много дороже, чем выдержка в период труднос­тей. Судя по всему, так, к сожалению, и случилось летом 1986 года: «продразверстка», устроенная вместо обещан­ного «продналога», принесла сельскому хозяйству, воз­можно, больше вреда, чем любая засуха. Сейчас нигде так не беспокоятся за судьбы перестройки, как на селе. Авто­ритету райкомов и обкомов, которые вынуждены были осуществлять «продразверстку», был нанесен удар, опра­виться от которого многим из них будет теперь очень нелегко.

В мыслях о лекарствах для нашей экономики нельзя не обратиться и к внешнеэкономическим связям. Речь идет не только о таких очевидных, но, к сожалению, дол­госрочных или дорогостоящих задачах, как, например, коренная перестройка структуры нашего экспорта в поль­зу наукоемкой продукции или сокращение средних сроков капитального строительства с одиннадцати-двенад-цати до господствующих в мире полутора-двух лет (наш «долгострой» мешает нам широко привлекать иностран­ный инвестиционный кредит). Речь идет преимуществен­но о мерах, которые могут дать что-то реальное в ближайшее время, уже в нынешней пятилетке.

Не пора ли подумать, как быть с тем сокращающимся, но все же значительным долгом нам со стороны стран СЭВ, который пока что ничего не дает нам и очень мало им? Конечно, долг — это во многом политическая проб­лема. Однако можно, наверное, сделать так, что нашим должникам будет выгодно постепенно рассчитываться с нами. Для этого надо открыть советский внутренний ры­нок для любой их продукции. Если стремишься хорошо заработать в СССР — оставляй нам часть этого заработка в порядке погашения долга, Перспективы стабильной ра­боты на практически безграничный рынок Советского Союза — такое благо, которым вряд ли кто захотел бы пренебречь. Особенно если учесть растущие трудности международной конкуренции. И нам немалая выгода, при­чем не только прямая, но и косвенная, побочная. Наличие на нашем рынке массы конкурирующих иностранных то­варов заставляло бы отечественную промышленность дер­жать себя в хорошей форме, постоянно бороться за своего потребителя. В прошлом наши партнеры не раз ставили этот вопрос. Они могли бы не только продавать свою продукцию в нашей стране где хотят, но и покупать нашу. И совсем не обязательно через Внешторг. Прямые связи с отраслевыми ведомствами, местными властями и предпри­ятиями могли бы постепенно решить эту проблему. В ус­ловиях свободной внутренней торговли средствами производства они, несомненно, всегда найдут что у нас купить. Все мыслимые их потребности в наших товарах, по оценкам экспертов, не превышают 1% советского про­мышленного производства и могут быть удовлетворены (при должной заинтересованности наших предприятий!) за счет скрытых резервов и неплановой продукции.

Естественно, что открыть советский рынок и создать «общий рынок» стран СЭВ невозможно без изменения нынешнего курса рубля и. внедрения свободной обрати­мости его в рамках СЭВ. Придется постепенно отказаться от действующих сегодня бесчисленных отраслевых валют­ных коэффициентов, перейти к единому курсу рубля и допустить свободное хождение национальных валют в рамках СЭВ. Дело это давно назревшее, абсолютно неиз­бежное, и откладывать его нет расчета, тем более что должны сегодня не мы, а нам.

Назрел и определенный пересмотр всей нашей поли­тики экономического содействия социалистическим и развивающимся государствам. Речь в конечном счете тоже идет о миллиардах. Слишком многие возводимые с нашим участием объекты не приносят реальной пользы ни нам, ни нашим партнерам. Примером, в частности, могут служить строительство гигантских ГЭС (средства погло­щаются огромные, а отдача ожидается не ранее следующе­го тысячелетия), разорительных металлургических заводов и вообще упор на тяжелую промышленность там, где боль­ше всего нуждаются в мелких и средних предприятиях для производства продукции массового спроса.

Мы решились пойти на создание на нашей террито­рии предприятий с иностранным участием. Стоило бы, возможно, подумать и о создании «свободных экономи­ческих зон». Дело это и политически, и экономически очень нелегкое. Привлечь серьезный иностранный капи­тал трудно. Еще труднее добиться, чтобы смешанные предприятия легко уживались с нашими порядками, что­бы иностранцы охотно вкладывали в нашу промышлен­ность полученные у нас же прибыли (реинвестиция). Если бы удалось добиться тут видимого успеха, мы могли бы не только ускорить насыщение внутреннего рынка, но и за­метно укрепить экспортные позиции страны. Уже сегодня нам делаются интересные предложения. Настораживает, однако, то, что условия нового закона, в частности преду­сматриваемый им налог на доходы иностранного партнера порядка 45%, рассматриваются за рубежом как непривле­кательные. Думается, что здесь сыграли свою роль при-вычные, мало оправданные экономические стереотипы, и их неизбежно придется менять.

При всей важности решения задачи первоначального насыщения нашего внутреннего рынка необходимо вмес­те с тем отдавать себе трезвый отчет в том, что это только лишь самая острая, самая неотложная часть всей пробле­мы хозрасчета, «хозрасчетного социализма».

Последовательный хозрасчет не может быть просто объявлен или введен приказом. Он требует определенного экономического механизма, определенных условий, мно­гие из которых еще не созданы.

Несерьезно думать, что без контроля со стороны Гос­плана авиационный завод ни с того ни с сего переключит­ся на выпуск детских колясок. А ведь этим Госплан сегодня и занят: с величайшей бдительностью следит, что­бы сапожники тачали сапоги, а пирожники пекли пироги. При всей нашей сверхцентрализации стратегическая роль центра, по существу, ничтожна — по той простой причи­не, что ему, центру, не до нее, не до стратегии. Сторонни­ков последовательного, решительного хозрасчета все еще обвиняют, случается, в том, что они якобы выступают за ослабление планового начала, тогда как на самом деле они всей душой за усиление подлинно планового, подлин­но централизованного начала, за то, чтобы Госплан зани­мался своим и только своим стратегическим делом: планировал в натуре не больше 250-300 видов стратеги­ческой продукции (а может быть, и существенно меньше), распределял общественный фонд капитальных вложений по отраслям и республикам и на этой основе поддерживал наиболее важные народнохозяйственные пропорции, оп­ределял твердые ставки отчислений в бюджет из прибыли, нормы амортизации, баланс цен и доходов, банковский процент, плату за землю, воду, полезные ископаемые.

Новая экономическая политика образца 80-х годов не может оставить в покое и наши промышленные минис­терства. Их так безобразно много, их аппараты так разду­ты, что они часто просто вынуждены искать себе занятия и тем самым зачастую лишь мешают предприятиям. Ми­нистерства сами по себе уже давно стали серьезнейшей, без преувеличения политической проблемой, требующей быстрейшего радикального решения.

В свое время В.И. Ленин писал: «Все у нас потонули в паршивом бюрократическом болоте «ведомств». Боль шой авторитет, ум, рука нужны для повседневной борьбы с этим. Ведомства — говно; декреты — говно. Искать людей, проверять работу — в этом все». Не исключено, что мы вынуждены будем вернуться к ленинской схеме управления народным хозяйством: Госплан (или ВСНХ) — синдикаты — тресты (или объединения, по принятой се­годня терминологии). Синдикаты, например, вполне мог­ли бы выполнить роль нынешних министерств, но с одним ценнейшим, принципиальнейшим отличием: синдикат — это добровольное объединение самостоятельных произ­водственных коллективов. Он подотчетен им и существу­ет на их добровольные взносы или отчисления. Синдикат может и должен быть не административной надстройкой над производством, не министерством, которое, по суще­ству, не несет никакой экономической ответственности перед теми, кем оно командует, а организацией, которая с полного согласия своих коллективных членов берет на себя дела, непосильные каждому из них в отдельности: поиски заказов, организацию сбыта, формирование обще­го фонда поддержки слабых производств, поощрение от­раслевого научно-технического прогресса.

Но самой трудной проблемой в организации пол­ностью хозрасчетной экономики представляется сегодня выравнивание основных ценовых пропорций в народном хозяйстве. Накопившиеся с конца 20-х годов волюнтарист­ские ценовые решения — это поистине страшное насле­дие. Не покончив с ним, мы никогда не будем иметь объективных стоимостных ориентиров для бесспорного, не зависящего от людского произвола сопоставления затрат и результатов производства. А следовательно, никогда не будем иметь и подлинного хозрасчета. В тео­ретических дискуссиях сегодня выдвигаются различные проекты преобразования системы цен. В большинстве этих проектов, однако, содержится один общий и, судя по нашему опыту, чрезвычайно опасный порок: предполага­ется, что цены опять будут конструироваться в кабинетах, опять умозрительно, в отрыве от жизни, от реальных про­цессов как в нашей экономике, так и в мировом хозяйст­ве.

Не только в капиталистических, но и во многих социа­листических странах сейчас действуют примерно одина­ковые пропорции цен. Они сложились объективно под влиянием общих тенденций развития производительных сил. Конечно, национальные различия в уровнях и про­порциях цен существуют, но базовые соотношения, как правило, остаются. Чтобы быстро и надежно оздоровить нашу экономику, надо постепенно выравнить сначала оптовые, а затем и розничные пропорции цен по пропор­циям, сложившимся в мире. У нас резко занижены цены на топливо, на минеральное и сельскохозяйственное сырье и завышены на продукцию машиностроения. У нас неоправданно резко занижены цены на продовольствие и коммунальные услуги и неоправданно завышены на все промышленные потребительские товары. Советские цены должны как можно точнее соответствовать мировым. Кто будет потом заниматься ценообразованием (Госкомцен, промышленное министерство или само предприятие-про­изводитель) — вопрос следующий. Сначала надо сделать первый шаг и выравнить пропорции.

Выравнивание цен — дело исключительно деликат­ное, в частности потому, что придется заметно повысить цены на продовольственные товары и коммунальные ус­луги. Но при настойчивой, методичной, а главное — чест­ной и откровенной подготовительной работе пойти на это необходимо.

Сейчас советский потребитель в виде дотаций на убы­точные цены основных продовольственных товаров и ус­луг получает из казны более 50 млрд. рублей. А почему бы ему не получать те же самые деньги в форме доплаты к основному заработку, а возможно, и к своему вкладу в сберкассу? В конце концов, почему недоплачивать за мясо и в то же время переплачивать за ткани и обувь, а не покупать то и другое по реальным ценам? Конечно, чтобы люди к этому привыкли, надо сломать сложившиеся у них стереотипы, а ломать их будет трудно. Только честное, всем понятное стремление оздоровить нашу экономику может убедить рядового потребителя поменять свои при­вычки. С людьми надо начинать говорить по существу, как это делали в Венгрии, где большая разъяснительная подготовка в 1976 году помогла безболезненно ввести новые цены. И нельзя забывать печальный опыт Польши, где в том же 1976 году попытались изменить цены в одно­часье, а потому вынуждены были отступить.

Экономическое положение предприятий и объедине­ний должно прямо зависеть от прибыли, а пока мы не произведем выравнивания оптовых цен и не избавимся от плановых субсидий, критерий прибыльности работать не сможет. Прибыль начнет врать в ту или иную сторону, она будет или преувеличивать реальные достижения кол­лектива, или преуменьшать. До каких пор, оценивая экономический эффект работы предприятий, мы будем пользоваться громоздким набором различных, часто ис­ключающих друг друга показателей: валом в том или ином его виде, товарной продукцией, выполнением обязательств по договорам, снижением себестоимости, снижением ма­териальных затрат, выполнением плана в натуре, по про­изводительности труда, по новой технике и т.д.? Когда перестанем придумывать в кабинетах искусственные пока­затели, вроде условно чистой продукции? Необходимо реально смотреть на вещи. За много веков человечество не нашло никакого другого критерия эффективной работы, кроме прибыли. Только он объединяет в себе количествен­ную и качественную стороны экономической деятельности и дает возможность объективно и однозначно сопоставлять издержки и результаты производства.

По ленинской мысли, прибыль — основной принцип хозрасчета. Полувековой опыт управления экономикой с помощью административно-натуральных рычагов сделал эту мысль только более актуальной. В хозрасчетной эко­номике прибыль — это основа самонастройки, самораз­вития густейшей сети связей между предприятиями. Сегодня число таких связей в стране измеряется многими десятками миллиардов. Нет и, по-видимому, никогда не будет такой ЭВМ, которая могла собрать все эти связи в один узел и подчинить единому пульту управления. Прос­тая, всем понятная система отношений между государст­вом, предприятием и отдельным работником появится только тогда, когда мы начнем пользоваться критерием прибыльности.

Крайне подозрительное отношение к прибыли — своего рода историческое недоразумение, плата за эконо­мическую безграмотность людей, считавших, что раз со­циализм — значит, никаких прибылей и никаких убытков. В действительности же ничего сомнительного в себе критерий прибыльности при социализме не несет, он лишь говорит, хорошо или плохо вы работаете.

После вычета налогов предприятие должно полностью распоряжаться своей прибылью. Но, с другой стороны, если прибыли у него нет, это тоже должно как-то ложить ся на плечи коллектива. Одно предприятие в результате плохой работы и финансовых убытков может, например, просто закрыться. Другому поможет система государ­ственного страхования или целевые субсидии. Однако «спасательные операции» государство будет проводить не без разбора, а сугубо выборочно, сообразуясь со своими политическими и экономическими интересами.

Еще один предрассудок — неприятие акционерной формы. Почему свободные средства наших граждан и пред­приятий нельзя привлекать для создания новых и расшире­ния старых производств? Никаким разумным объяснениям такая позиция не поддается. Это просто слепота или откро­венное нежелание поднять то, что лежит пока втуне, а может сослужить всей стране очень полезную службу. Правильно ставят вопрос наши известные экономисты П. Бунин и В, Москаленко: нынешний недостаток инвес­тиционных средств «может быть восполнен, в частности, путем продажи соответствующими предприятиями своих облигаций предприятиям, имеющим свободные ресурсы». Следовало бы только добавить: и частным лицам тоже. Или для государства лучше, если эти средства лежат в чулке?

Здоровые финансы всегда были и остаются основой всякой здоровой экономики. И наоборот — в чрезвычай­ных обстоятельствах (война, разруха, социальные потря­сения) именно финансы были всегда той сферой, где нездоровые, кризисные явления проявлялись раньше все­го и с наибольшей силой. Убежден, что сегодня наша экономика нуждается в финансовой реформе не меньшей глубины и размаха, чем в начале 20-х годов. Деньги, цены, доходы, налоги, кредит, бюджет, возможности государ­ственного заимствования и, соответственно, государствен­ного долга — все это вопросы, которые мы даже и не начинали еще всерьез обсуждать. Между тем дефекты нынешней финансовой системы очевидны: масштабы отложенного спроса населения, дыры в бюджете по раз­личным статьям доходов, инфляционные методы финан­сирования, вроде включения в бюджет доходов от еще не проданной продукции, которая к тому же может и вообще не найти себе сбыта, превращение кредита, по существу, в безвозвратное финансирование (безнадежные долги только сельского хозяйства приближаются уже к 100 млрд. рублей) и т.д. Рано или поздно все эти проблемы придется решать — уйти от них некуда.

В перспективе все более важное значение будут при­обретать и внешнеэкономические связи. Чтобы резко повысить конкурентоспособность нашего машинно-тех­нического и другого экспорта и одновременно сделать рациональнее наш импорт, одной передачи части внешне­торговой деятельности промышленным министерствам не­достаточно. Нужна прямая связь между внешними и внут­ренними ценами. Без нее, как и без прямого обмена в наших банках советского рубля на иностранную валюту (продажа, покупка, отдача взаймы), мы вряд ли сможем пробудить у наших предприятий настоящий интерес к внешнеэкономической деятельности. Для производства конкурентоспособных товаров нужен реальный стимул. К тому же без связи с мировыми ценами и прямого обме­на рубля нереально всерьез рассчитывать на новые формы сотрудничества с нашими зарубежными партнерами в странах СЭВ и в капиталистическом мире, на успех коо­перации и совместных предприятий. Выравнивая оптовые цены внутри страны, мы одновременно должны устано­вить реальный и единый курс рубля и постепенно сделать наш рубль таким же обратимым, как доллар или фунт стерлингов. Пока в кабинетах делают вид, что такой про­блемы не существует, никакого перехода к всеобщему, сквозному хозрасчету не получится.

Назрела необходимость решить и судьбу так называе­мого переводного рубля. Это мертворожденное дитя давно уже превратилось в простой инструмент счета. Никаких других функций денег (я имею в виду определение Марк­са) оно не выполняет. Чем эта придуманная кабинетная конструкция лучше живых, реальных рубля, марки, кро­ны, лева? Боюсь, что сейчас, когда ее автора уже нет в живых, никто так и не сможет ответить на этот вопрос более или менее определенно.

И наконец, проблема качества. Какую важную роль играет сейчас качество наших товаров, понятно каждому. Принято решение о госприемке продукции в наиболее важных отраслях промышленности. Несомненно, это важ­ный шаг вперед, и мы вправе ожидать от него поло­жительных результатов. Однако если государственные органы и хозяйственные ведомства решат, что госприем­ка — это главный, радикальный, наконец-то найденный метод резкого повышения качества продукции, это будет серьезной ошибкой. Жаль, что председатель Госстандарта уже поторопился публично заявить, что «с организацией госприемки, по сути дела, приведен в действие архимедов рычаг перестройки, призванный революционизировать промышленность». Госприемка может дать важный, но все же лишь ограниченный эффект. Ограниченность ее неизбежна потому, что контроль на выходе лишь незначи­тельно влияет на сам процесс производства. По оценкам, например, американских специалистов, если все меры по обеспечению качества продукции принять за 100%, то 75 из них придутся на поиск конструктивных решений, про­ектирование, отработку макетного и доводку опытных образцов, отладку технологии, 20 — на контроль самих производственных процессов и лишь 5% — на оконча­тельную приемку изделия. В Японии этот показатель еще ниже — всего-навсего 1%.

Хорошее качество — это даже не столько проблема добросовестного труда рабочего, сколько проблема произ­водства и управления, ответственность за которую несет высшее руководство. Американцы считают, что лишь 15-20% ошибок происходят по вине непосредственных исполнителей, остальные связаны с решениями и дейст­виями всей стоящей над производственным процессом управленческой пирамиды. Иными словами, с хозяйствен­ным механизмом.

Не следует упускать из виду, что госприемка устраняет от оценки качества самую заинтересованную инстанцию — потребителя, не важно, будет ли им предприятие, для ко­торого предназначена продукция, или человек в магази­не. Получив штамп приемщика на своих изделиях, предприятие-изготовитель сможет иногда даже еще силь­нее давить и на того, и на другого. А коренной порок ныне действующей хозяйственной системы — диктат произво­дителя — останется, по существу, в неприкосновенности.

Пока, по наиболее «патриотичным» оценкам, лишь 17-18% продукции нашей обрабатывающей промышлен­ности отвечают мировым стандартам, а по самым осто­рожным и пессимистичным — 7-8%. Ставится задача уже в этой пятилетке подняться до 80-90%. Задача-то постав­лена, но сумеем ли мы ее выполнить? Слишком глубоки корни этой проблемы, и слишком долго она была у нас второстепенной.

Многие и теоретики, и практики согласны сегодня в том, что гарантированный рынок сбыта, распределение продукции «по карточкам», жесткая и, по существу, на­сильственная привязка потребителей к поставщикам, т. е. монополия производителя, — это главная причина того, что продукция большинства наших отраслей мало куда годится. Между тем именно эту главную болезнь — моно­полию производителя — госприемка не затрагивает. Получается, что вновь мы больше всего уповаем на такие факторы, как стойкость, партийная совесть, боязнь на­чальства, личная честность отдельного госприемщика, которого, однако, жизнь может очень скоро «повязать» со всеми его поднадзорными.

Да, госприемка хороша как первая, пожарная мера, как паллиатив, но не архимедов рычаг. Только постепен­ное ослабление, а затем и полное устранение монополии производителя в нашей экономике может дать что-то принципиально новое. У потребителя должны быть и пра­ва, и возможности брать то, что ему предлагают, или не брать. Это значит прежде всего, что у него должен быть реальный выбор. А у производителя — реальная опас­ность прогореть вплоть до полного банкротства, если про­дукция его не найдет сбыта. Только так можно не на словах, а на деле подорвать господствующий сегодня режим «взаимной амнистии», когда предприятие-потреби­тель прощает брак поставщику, зная, что и его, потреби­теля, товарная дрянь в свою очередь будет где-нибудь пристроена.

Нам следует наконец перестать обманывать самих себя, перестать верить кабинетным невеждам и спокойно признать, что проблема «выбора для потребителей», проблема конкуренции, не имеет под собой никакой социально-классовой подоплеки. Идеологией здесь и не пахнет. Это чисто экономическая, даже технико-эко­номическая проблема. Выбор, конкуренция — это объек­тивное условие, без соблюдения которого ни одна экономическая система не может быть жизнеспособной или, по крайней мере, достаточно эффективной. Всеоб­щий дефицит, диктат производителя — это не та эконо­мическая обстановка, в которой производители будут сами (а не из-под палки) искать новые технические реше­ния. Всякая монополия неизбежно ведет к застою, абсо­лютная монополия — к абсолютному застою.

Тут мы пока делаем лишь первые шаги, только-только начинаем. Все для нас ново, непривычно, все не вяжется со сложившимися представлениями. Не можем мы пока принять даже в теории, не говоря уж о практике, и главную особенность, главное объективное условие безде­фицитной экономики — некий неизбежный уровень на­роднохозяйственных потерь, бросовой, не нашедшей себе сбыта продукции в качестве обязательной платы за воз­можность выбора для потребителя. В кабинетной, умозри­тельной погоне за «стопроцентной рациональностью», за стопроцентным использованием наших ресурсов и про­дукции мы в итоге теряем несравнимо больше и одновре­менно сами себе мешаем покончить с браком, подняться до мировых стандартов качества.

Или нам удастся создать постоянный излишек всех основных средств производства, сырья и ширпотреба, из­лишек, который стал бы материальной основой, прессом, рычагом, с помощью которого потребитель давил бы на изготовителя, или мы никогда ничего путного выпускать не будем. По-другому проблема качества неразрешима в принципе — оставь надежды всяк, их имеющий. Без такого излишка нельзя перейти и от современного «кар­точного» снабжения к оптовой торговле средствами производства и сырьем. Излишек этот может и должен быть создан с двух сторон — и сверху, и снизу, и планово-административными методами, и рынком, рас­ширением товарно-денежных отношений в народном хо­зяйстве.

При ясном понимании проблемы и должной решимос­ти Госплан вполне может обеспечить постоянное превы­шение объемов производства планируемой в натуре продукции над ее фондами, поступающими в систему рас­пределения, на 20-30% в год (или же иметь соответству­ющий резерв производственных мощностей). Пусть эти 20-30% предприятия сами продают на рынке, через опто­вую торговлю. Увязка материального поощрения предпри­ятий с выручкой от торговли может стать первым реальным шагом к подрыву монополии, к появлению у потребителей хоть какого-то выбора.

Пусть это вызовет на первых порах определенное за­медление темпов роста по валу. Даром ничего в жизни не дается, и за выход из удушающей обстановки всеобщего дефицита тоже придется, конечно, что-то заплатить. Да и что вообще в таком замедлении темпов страшного, если оно необходимо, чтобы встряхнуть производителей, чтобы избавиться от затоваривания, от неходовой продукции, чтобы заставить наконец производителя понять, что высо­кое качество его продукции — это не блажь, не чей-то каприз, а неизбежное условие его собственного существо­вания?

Главным методом текущего и среднесрочного плани­рования в основном массиве нашей промышленности, видимо, станут прямые связи между предприятиями-из­готовителями и предприятиями-потребителями. Предпри­ятие должно иметь реальную возможность по своей воле (даже, если угодно, по своей прихоти) в любой момент поменять поставщика с уплатой или неуплатой неустойки в зависимости от конкретных обстоятельств такого разры­ва. Договоры должны возобновляться каждый год. Подоб­ные же права необходимо предоставить и торговле в ее отношениях с предприятиями—производителями предме­тов ширпотреба.

Прямые договорные связи и оптовая торговля сред­ствами производства — две неразрывные стороны одного и того же процесса. Если предприятие будет сбывать свою плановую и сверхплановую рядовую и улучшенную про­дукцию через рынок, это вызовет такую заинтересован­ность производителей в конечных результатах, о которой сегодня ни один из тех, кто специализируется на «вопро­сах сознательности», не может и мечтать. Рыночные хоз­расчетные стимулы должны быть распространены на все стадии процесса «исследования — конструкторские раз­работки — инвестиции — производство — сбыт — после­продажное обслуживание». Только рынок, а не просто административные нововведения, может подчинить всю эту цепь запросам потребителя.

Чем скорее мы признаем, что силой, окриком, угрозой здесь мало что возьмешь, что качество — это итог всей системы экономических отношений, тем быстрее примем­ся за дело. Для перевода советского рынка из «рынка продавца» в «рынок покупателя» необходимо прежде все­го расширить и укрепить сам этот рынок. Для этого у нас есть огромные возможности. Речь идет все о том же: о свободной продаже ненужного оборудования и запасов предприятий, о прямом выходе на рынок колхозов и сов­хозов, об индивидуально-кооперативной деятельности, о более свободном импорте, в первую очередь из стран СЭВ. Конечно, для всего этого требуется время. Но это уже будет настоящий, всеохватывающий рынок, нечто по самой сути своей противоположное абсолютной монопо­лии и диктату производителя. Между прочим, вопреки распространенным представлениям рынок, за исключени­ем чрезвычайных обстоятельств, полной монополии нигде и никогда не знал. Не будет он знать ее и у нас.

Конечно, дело не только в рынке и не в том, хотят или не хотят предприятия бороться за место на нем. Качество зависит и от социальной обстановки. Приниженное поло­жение инженеров и конструкторов на производстве, то, что им платят ощутимо меньше, чем неквалифицирован­ным рабочим, не сулит ничего хорошего. Нельзя также не видеть, что и в решающем звене — науке — низкая опла­та труда подавляющего большинства работников порож­дает массовую апатию. В науку теперь пошел своего рода «третий сорт» из числа людей с высшим образованием. Болезнь понятна, способы ее лечения известны, а вот го­ворить об этом в полный голос мы почему-то не решаемся до сих пор.

Качество нашей продукции — это, таким образом, лишь отчасти техническая и административная проблема. Прежде всего это экономическая и социальная проблема. Будут люди материально заинтересованы в научно-техни­ческом прогрессе, останется в прошлом обстановка все­общей дефицитности — будет и качество. Не сумеем мы справиться с этой задачей — вряд ли найдется какая-то палочка-выручалочка, которая позволит чего-то добиться без глубоких экономических пребразований.

Радикальная экономическая реформа предъявляет, естественно, соответствующие требования и к тем, кто проводит ее в жизнь. Упрощая, можно, наверное, сказать, что в прежних условиях хозяйственный руково­дитель любого ранга решал прежде всего две главные за­дачи: он обязан был любой ценой дать план и обеспечить своему коллективу установленный сверху прожиточный минимум. Причем сплошь и рядом минимум не зависел от результатов работы. О том, что это так, свидетельствуют такие массовые явления в нашем народном хозяйстве, как стремление предприятий потреблять как можно больше «чужого» сырья, энергии и материалов, незаинтересован­ность в качестве, равнодушие к научно-техническому уровню производства, всеобщий дефицит и одновременно огромные запасы продукции, не находящей сбыта, бездум­ное выполнение никому не нужной и, более того, вредной работы (вроде поворота рек), массовые приписки, очко­втирательство, «выводиловка» и прочее.

Хозяйственный руководитель не отвечал (и пока еще не отвечает) ни перед своим коллективом, ни тем более перед своими хозяйственными партнерами. Он знал только одну простую грубую административную ответственность перед вышестоящим начальством. Личные отношения зна­чили исключительно много, почти все. В то же время и формы поощрения деятельности руководителей были (и пока остаются) совершенно особыми. Для руководителя еще и сегодня даже большая премия — дело десятое. Его профессиональный успех измеряется иным — орденами, депутатством, местом в президиуме, служебным автомоби­лем, льготным снабжением, казенной квартирой, поездкой за рубеж, перемещением в более почетный кабинет.

В условиях полного, последовательного хозрасчета работа руководителя резко меняется и столь же резко усложняется. Он должен не только произвести продук­цию, но обеспечить ее сбыт, не только отгрузить продук­цию, но отгрузить ее в срок и по всей установленной договорами номенклатуре, не просто выполнить плановые задания, но и обеспечить достаточную прибыль, не выко­лотить, выклянчить, выцыганить любыми правдами и не­правдами фонды, а найти и купить лучшее, что есть на рынке, не выдрать у своего министерства или в банке безвозвратные средства на капиталовложения, а зарабо­тать их самому, не ждать, когда новые технические реше­ния ему спустят сверху, а самому искать их, не прятаться от научно-технического прогресса, а гнаться за ним, не следить за тем, чтобы его рабочий или инженер, не дай Бог, слишком много заработали, а, напротив, всячески побуждать их к этому, не отбиваться под любым предло­гом от социальных проблем коллектива, а решать их в первую очередь… Наконец, не перекладывать ответствен­ность на чужие плечи, на вышестоящие инстанции, а са­мому отвечать фактически за все. Очевидно, что ни одну из этих задач ни «пузом», ни горлом, ни дипломатической изворотливостью не решить — они требуют принципиально иных способностей, методов руководства и всего стиля жизни.

Эти задачи требуют не «волкодава», не кулачного бой­ца, жесткого и, если смотреть правде в глаза, не особо обремененного моральными тормозами, а делового, ком­петентного, экономически грамотного и предприимчивого человека, привыкшего свято соблюдать этику деловых отношений, всегда и во всем держать свое слово, понима­ющего людей и их заботы, благожелательного, независи­мого, уверенного в себе и в силу именно этой уверенности не боящегося никаких форм демократической ответствен­ности ни перед вышестоящими инстанциями, ни — что ныне особенно важно — перед своим собственным кол­лективом.

Для выращивания такой фигуры нужны время и опре­деленный климат в стране, но начинать надо уже сейчас, сегодня, иначе строить «хозрасчетный социализм» и ра­ботать при нем будет просто некому. В годы первых пяти­леток и какое-то время после войны хозяйственный руководитель в массе своей был прежде всего професси­ональным администратором, нередко без всякого специ­ального образования, умевшим делать лишь одно дело — руководить. Затем центральной фигурой во всей хозяй­ственной иерархии от начальника цеха до министра стал инженер (со всеми достоинствами и недостатками чисто инженерного мышления), имевший, как правило, навыки и опыт организаторской работы, но часто не знавший и не понимавший экономики и экономических законов.

Думается, что постепенно главной фигурой во всей системе хозяйственного управления должен стать не ин­женер, а экономист, а может быть, и экономист и социо­лог в одном лице. Возможно, инженер (или агроном) должен остаться в качестве непосредственного руководи­теля в низовом звене — в цехе, в строительном подразде­лении, в колхозной бригаде или отделении совхоза, в отделе НИИ. Но предприятие, объединение, трест, колхоз или совхоз, научно-исследовательский институт, ведомст­во должен возглавить экономист, имеющий своим первым заместителем толкового технического специалиста, до­сконально знающего весь технологический процесс.

В ведущих странах Запада сегодня главная фигура в хозяйственном управлении отнюдь не инженер. В США, например, на рубеже 80-х годов лишь менее 10% высших руководителей ведущих компаний и фирм были специа­листами в области технологии. Большинство же хозяй­ственных руководителей там не имеют инженерной подготовки, это выпускники школ бизнеса или экономис­ты, специалисты по финансам, юристы. В Японии чисто технической подготовке хозяйственных руководителей уделяют значительно больше внимания, чем в США, но и там хозяйственный руководитель — преимущественно бизнесмен, а не инженер.

Лучший учитель — это сама жизнь. Если экономичес­кая реформа будет достаточно последовательна и глубока, если не будет попятного движения, если люди окончатель­но поверят, что этот процесс необратим, они сами начнут перестраиваться не на словах, а на деле. Инстинкт само­сохранения и стремление к успеху нашему человеку свой­ственны не меньше, чем кому бы то ни было. Но, как и всякого человека, обманывать его нельзя. И не дай Бог, если открытые и скрытые противники реформы опять попытаются исподволь пустить ее по печально известному пути «щекинского эксперимента». Кто может подсчитать сегодня тот не только экономический, но и чисто мораль­ный, общественный ущерб, который соответствующие министерства в силу своей экономической непорядочнос­ти нанесли тогда стране, загубив на корню это дело? И сколько, например, времени и усилий еще нужно, что­бы промышленные предприятия, чьи честно заработанные валютные средства вот уже десяток лет лежат арестован­ные во Внешторгбанке, решились на активную внешне­экономическую деятельность? Недаром сейчас, когда им это предлагают и навязывают, они с таким упорством от­крещиваются от нее. И кто сейчас может подсчитать урон от более чем двухмесячного разгула «административного умопомешательства» по всей стране в связи с принятием скороспелого закона о нетрудовых доходах? Кто конкрет­но ответит за головотяпское проведение его в жизнь?

Кто будет вдалбливать всем нашим хозяйственным кадрам сверху донизу, что время административных мето­дов управления экономической жизнью проходит, что экономика имеет свои законы, нарушать которые так же непозволительно и страшно, как законы ядерного реакто­ра в Чернобыле, что современный руководитель должен знать эти законы и строить свои деловые решения в соот­ветствии с ними, а не вопреки им? Ведь не в администра тивных и не в технических категориях будет оцениваться его деятельность в неуклонно приближающемся будущем, а прежде всего в категориях прибылей и убытков возглав­ляемого им коллектива.

Кто разрушит веру наших хозяйственных кадров во всесилие приказа, нажима, силовых методов решения и деловых, и человеческих проблем? «Хозрасчетный со­циализм» немыслим, если на смену приказу не придут материальный и моральный интересы, коллегиальность, экономическое, а не административное согласование вопросов и проблем как по вертикали, так и по гори­зонтали. Коренной порок нашей нынешней структуры хозяйственного управления — полная безответственность высших этажей пирамиды, отсутствие каких бы то ни было приводных ремней «обратной связи», скрытые от посторонних глаз и, как правило, никак не связываемые с результатами работы предприятий и организаций формы поощрения, которые находятся в противоречии с самой идеологией хозрасчета.

Кто будет прививать нашим хозяйственным кадрам понимание того, что мы не одни в мире, что существуют мировые критерии качества и научно-технического уров­ня продукции, мировые обязательные, непреложные требования к ней? Вплоть до сегодняшнего дня для боль­шинства хозяйственных руководителей это пока китай­ская грамота, нечто такое, что существует где-то там, где нас нет, и не имеет никакого отношения к их повседнев­ной деятельности как на производстве, так и на рынке.

Кто будет отучать наших хозяйственных руководите­лей, особенно высших, от феодальной психологии, касто­вого чванства, уверенности в своей непотопляемости, своем «Богом данном» праве командовать, в том, что они выше законов и выше критики? Поколения наших хозяй­ственных руководителей были приучены к любым опас­ностям, кроме одной — опасности, исходящей снизу. Еще и сегодня вмешательство в их деятельность прессы, изби­рателей или собственного коллектива — это не норма для них, а лишь досадное чрезвычайное происшествие.

Все это будет делать тот, кому это по плечу и по пра­ву, а по плечу и по праву это только народу, массам, низам. Как — тоже хорошо известно: гласность, демокра­тизм, подлинная выборность снизу доверху, нестесненная общественная жизнь.

Основные возможности ускорения экономического и научно-технического прогресса нашей страны — это не только, а может быть, даже и не столько приоритетное развитие нескольких новых и сверхновых отраслей: аэро­космической промышленности, ядерной энергетики, элек­троники и производства ЭВМ, гибких производственных систем, микропроцессоров, робототехники, лазерной техники, средств связи, контрольно-измерительной аппа­ратуры, новых синтетических материалов, тонкой хими­ческой технологии, фармацевтики, биоинженерии.

Еще большие возможности экономического прогресса заключены в модернизации и рациональном использова­нии того, что у нас уже есть. Мы производим металла почти вдвое больше, чем США, и нам его больше не надо: нам нужен иной металл, иного качества. Нам не нужно больше энергии: энергоемкость нашего национального дохода почти в 1,5 раза выше, чем в большинстве запад­ных стран, а внедрение передовой энергосберегающей технологии дает тот же эффект, но только она в 3-4 раза дешевле, чем бурение новых нефтяных скважин. Нам не нужны новые площади под лесоповал: если мы сегодня пускаем в дело в среднем всего 30% древесины, то в США, Канаде, Швеции степень утилизации сырья в лес­ной промышленности составляет сегодня более 95%. Нам не нужно больше воды, нам не нужно больше никаких поворотов рек: нам нужно остановить расхищение и ужа­сающие потери воды, поступающей по уже действующим ирригационным системам (по некоторым оценкам, эти потери составляют в конечном счете 75%). Нам не нужен импорт зерна и, следовательно, таких масштабов нефтя­ной экспорт: импорт зерна фактически равен ежегодным потерям нашего собственного урожая, Нам не нужно больше тракторов, мы производим их и так в 6-7 раз больше, чем США; нам необходимо добиться, чтобы уже имеющийся у нас тракторный парк действовал, а не про­стаивал, и чтобы чуть ли не каждый второй новый трак­тор не разбирали на запчасти. Нам не нужно больше станков: их у нас и так почти в 2,5 раза больше, чем в США; нам нужны станки иного качества и чтобы рабо­тали они не в одну смену, а хотя бы в две, не говоря уже о трех. И нам не нужно больше обуви: мы и так производим ее больше всех в мире, а купить в магазинах нечего.

Нельзя не согласиться с академиком А.И. Анчишки-ным: сегодня больше — это должно быть на самом деле сплошь и рядом меньше. Количественный рост нам не нужен, во всяком случае в большинстве отраслей, он ну­жен только в отраслях «высокой технологии» и, может быть, в некоторых отраслях аграрно-промышленного ком­плекса. Нам нужен не количественный, а качественный рост, не прирост любого вала, любой продукции ради за­вораживающей магии процентов, а иное качество роста. По валу это новое, технически передовое качество роста может дать и минус — ну и что в этом страшного? Но зато качественный рост — это гарантия того, что будет произ­веден металл не для утяжеления станины, а для новых, прогрессивных профилей и ботинки будут произведены не для того, чтобы гнить на складах, а для того, чтобы люди их носили.